824То, что он всегда оказывается не в том месте и не в то время, так же привычно как восход солнца по утрам. Это стечение судьбы и его индивидуальный талант. Это в порядке вещей. У него всегда стерты костяшки пальцев, потому что даже за свободу выбора здесь нужно бороться. Потому что даже право оставаться в стороне нужно отвоевывать силой. Потому что это Судзуран, где нет «воздержавшихся». Либо «да», либо «нет». Он не любит кем-то установленных границ, как не любит когда ему указывают на какое-то именно для него отведенное место. Чужие указания ему все равно, что красная тряпка для быка. Вот почему слишком часто грязный пол оказывается не самой удобной, но подушкой для его головы. На разбитых губах запекается кровь, из внятных мыслей только «.. где?».
Do you breathe the name of your savior In your hour of need… /Шепчешь ли ты имя спасителя своего В трудную минуту/ Вместе со взмахом ресниц потолок сменяется лицом, с которого невозможно считать никаких эмоций. Возможно, потому что ресницы слипаются из-за крови, что течет из рассеченной брови, возможно, потому что глаза напротив надежно спрятаны за темными очками. Хироми шипит едва слышно. «Чтоб тебе эти очки засунули…» Куда именно думать не хочется, не нужно. Он умудряется неловко взмахнуть рукой и сбить кончиками пальцев очки с лица изумленного уже подобной наглостью Идзаки. - Я думал ты не придешь, - улыбаться разбитыми губами сложно, но если очень хочется, то можно и потерпеть. Глядеть с вызовом, когда у тебя все лицо залито кровью проблематично, но кого останавливают подобные трудности? It's all a game, avoiding failure, When true colors will bleed /Это все игра, в которой нельзя потерпеть поражение, И истина истекает кровью/ Хонжо как-то спросил, чего добивается Киришима своими выпадами. Хочет умереть раньше времени? Или его планы гораздо коварнее? Чего он ждет, каменея под оценивающим взглядом Идзаки, но не переставая ерничать и надсмехаться? Чего он ждет? Киришима закрывает глаза, что бы тут же открыть их снова. All in the name of misbehavior And the things we don't need /Все это во имя запретных плодов И всего, в чем нет нужды/ - Ты идиот, - констатирует Идзаки ровным голосом. Усаживается рядом, скользит пальцами по линии подбородка, с видом исследователя обнаружившего новое, ранее невиданное существо. Качает головой, и по глазам видно, что он бы сказал сейчас все что думает о Киришиме и его умственных способностях, об этой странно образовавшейся обязанности забирать и приводить в чувство данное тело. О том, что он вообще не очень понимает какого черта, приходит раз за разом спасти/подобрать/отчитать Хироми. О том, что Хироми, в конце концов, самый главный долбоеб Судзурана и это уже, пожалуй, не лечится, а потому лучше прекратить устаивать сотрясения, будет только хуже. Хочет сказать, но молчит, только вздыхает устало и раздраженно. Хироми тихо ржет, но в глазах смеха нет, только все тот же въевшийся, как ржавчина в металл, вызов. И страх. А потом спрашивает, и голос вдруг предательски срывается: - Ты ведь никуда не уйдешь? - Тебя по голове сильно били? – сквозь зубы интересуется Идзаки, разглядывая повреждения. - Идзаки-сан! Непривычные интонации заставляю Шуна поднять взгляд. Злость и болезненное отчаяние словно выплескиваются из Киришимы с каждым вдохом. I lust for "after" No disaster can touch Touch us anymore And more than ever, I hope to never fall /Я страстно желаю, чтобы наступило "завтра", И никакое несчастье нас не коснулось, Не коснулось больше. И сильнее, чем когда-либо, я надеюсь никогда не пасть/ Шун фыркает и качает головой. - Похоже у тебя все-таки сотрясение. Поднимайся, давай, доведу до больницы, пусть там думают, как тебя лечить, - и добавляет уже совсем тихо, себе под нос, - если это вообще лечится… Задумчиво смахивает прядку волос со лба, на котором кровь и пыль. С весельем, которому не время и не место, наблюдает, как Хироми опять что-то злобно шипит. Что-то про больницу и «не пойду» и, кажется, все еще ждет ответа. Идзаки закрывает глаза, позволяя мрачным мыслям течь беспрепятственно, затапливая разум. И чувствует, как бесцеремонно и слишком живо для умирающего, чужие руки забираются под рубашку, тревожно и нервно касаясь горячей кожи, везде, где дотянутся. - Идзаки-сан, пожалуйста, - слишком резко для просьбы, слишком испуганно для приказа.
Come feed the rain Cos I'm thirsty for your love Dancing underneath the skies of lust /Напои же дождь, Ведь я жажду твоей любви, Что танцует под небесами страсти/ - Идзаки-сан, - Хироми выдыхает в губы. Глаза у него закрыты, ресницы подрагивают, на губе проступает свежая кровь. Он вжимается в Идзаки так, словно опасается, что тот исчезнет с минуты на минуту. У него сердце как у птички, которую сжали в руке – быстро колотится в грудной клетке, рвано и слишком громко. Пальцы наглые, руки везде, словно их не две, а десять. Он хрипло дышит в губы, в шею, впивается коротко остриженными ногтями в кожу, вздрагивает и выглядит при всем при этом так вызывающе, что Идзаки напоминает себе отвесить ему пару пинков за драматичный концерт «Умирающий Хироми». Что еще тот придумает, что бы переспать с Шуном? Но самая страшная истина, та которую Киришиме, разумеется, никто не расскажет, заключается в том, что не нужны уже никакие концерты и уловки. - Идзаки-сан! – требовательно и нагло, сопровождая невысказанный вопрос, чувствительным укусом в шею. - Да никуда я не уйду, молчи, придурок, не отвлекай, - сквозь зубы бормочет Идзаки и чувствует, как Киришима под ним на мгновение замирает, а после выгибается. Причин не верить у него полно, но он верит.
Don't walk away, don't walk away, Oh, when the world is burning... /Не уходи, не уходи, когда весь мир сгорает в огне/
Идзаки такой коварный хД